– Средство против нашего воришки.

– Собираешься убить его вонью?

– Ради дела можно немного и потерпеть. – Я потянулась к его гамаку. – Встань на минутку.

– Не смей! – вскинулся паук и закрыл своим телом паутину. – Только через мой труп! – Он закашлялся. – Судя по всему, ждать осталось недолго.

– Ладно, – я оглядела комнату и брызнула напоследок в воздух, – думаю и так вполне достаточно.

Магнус застонал, когда смесь попала на васильки, и, заявив, что хочет проветриться, выбрался наружу. Я оставила форточку приоткрытой, чтобы он смог спокойно вернуться, а потом убрала флакон и начала готовиться ко сну. Сняла и повесила на гвоздики одежду, облачилась в сорочку с грифончиками и взяла в одну руку гребешок, а в другую ручное зеркало. Устроившись на кровати, я глянула в отражение и тут же с визгом откинула зеркало и вскочила на ноги.

– А ну, выметайся оттуда!

– И тебе доброго вечера, – бодро отозвался Орест из глубин зазеркалья. – Я тоже скучал, крошка. А это что на стене, панталоны? Ты не могла бы сдвинуть зеркало чуть правее?

Я схватила зеркало и перевернула.

– Никакая я тебе не крошка! И тебе ещё хватает наглости заявляться сюда?

– А в чем дело? В прошлый раз ты была мне рада, – прогундосил он из складок одеяла. – Слушай, у тебя нет трюмо? Должен существовать закон, запрещающий красоткам пользоваться маленькими зеркалами. Здесь не развернуться.

– В чем дело? Наверное, в том, что ты врал мне от начала и до конца!

– Когда это?

– Сперва, когда назвался Озриэлем…

– «З», «р» – любой может оговориться. Нас даже мама путает.

– …потом, когда повел длинной дорогой…

– Думал, ты сама этого хотела.

– …а ещё…

– Я был честен в главном: когда говорил о своих чувствах!

– Уйдешь ты или нет?

– Конечно, нет!

– Ну и сиди там. А я ложусь спать.

Я переложила зеркало на тумбочку, погасила свет и забралась под одеяло.

– Ты уже заснула?

– За десять секунд? Нет.

Минута прошла в тишине, а потом из зеркала раздалось подвывание. Я откинула одеяло:

– Что ты делаешь?

– Пою тебе колыбельную – ты ведь не можешь заснуть.

– Но я из-за неё как раз и не могу.

– Ну, раз уж ты всё равно не спишь, может, поговорим?

– Нет.

– Ты правда хочешь, чтобы я ушёл?

– Да.

– Это то самое «да», которое означает: я сейчас злюсь, но продолжай в том же духе и я оттаю?

– Это то самое «да», которое означает: я сейчас разобью зеркало.

Он помолчал, а потом раздалось шуршание, и что-то положили на тумбочку.

– Это тебе. Сначала хотел принести цветы, но потом решил, что это не самый лучший подарок для цветочницы, тем более что под землей выбор у нас не слишком велик – в основном, корни да трюфели. В общем, вот. Спокойной ночи.

После этого все звуки стихли, кроме положенных ночному времени суток.

– Ты правда ушёл?

Мне никто не ответил. Я зажгла ночник и посмотрела на тумбочку. Зеркало было чуть сдвинуто, видимо, это случилось, когда он просовывал из него руку, а рядом лежал небольшой мешочек, теплый на ощупь. Я развязала тесемки, и в подставленную ладонь высыпались какие-то черные шарики. Мне понадобилась минута, чтобы понять, что это, а потом я забросила парочку в рот. На нёбе словно взорвался маленький фейерверк, оставив после себя вкус соленой мяты и перца.

Так вот вы какие, орешки из угольков…

Глава 16,

В которой я занимаюсь множеством вещей и скучаю по Озриэлю

На следующее утро я узнала от Индрика, что Озриэля не будет целый день. Его совершенно неожиданно вызвали на какое-то важное семейное собрание.

Позже, во время перерыва, меня окликнул в вестибюле Август и передал записку от ифрита – тот заскочил всего на минутку, только чтобы её оставить. Там сообщалось, что его, возможно, не будет несколько дней. Он должен присутствовать на семейном совете, на котором обсуждают перераспределение наследства в связи со скоропостижной кончиной очередного родственника.

Озриэля не было почти неделю. В последней записке он пообещал вернуться в день вечеринки. Кстати, сама вечеринка всё ещё оставалась под большим вопросом из-за болезни короля. У жителей Потерии даже сложился своеобразный ритуал: каждое утро начиналось с того, что они, затаив дыхание, смотрели на дворцовую башню, в надежде, что серый флаг убрали. Этим же заканчивался и каждый вечер. Однако лоскут неизменно развевался на прежнем месте, свидетельствуя об отсутствии улучшения в состоянии его величества. Робин тоже не возвращался с консилиума.

Всю эту неделю мне ничего не оставалось, кроме как продолжать ходить на занятия, приглядываться к кандидатам, прислушиваться к себе и каждый раз убеждаться, что сердце и прочие органы остаются безразличными.

Ещё я каждый день изводила господина Мартинчика, справляясь об образце № 96, хотя он сразу сообщил, что заказ придёт только через шесть суток. И всякий раз сотрудник службы доставки с неизменной учтивостью напоминал мне об этом, заверяя, что никакой ошибки произойти не может. Однако меня всё равно преследовал страх, что орехи не успеют привезти к вечеринке.

Передвигаясь по городу, я соблюдала максимальную осторожность. Так, например, я всегда тщательно обходила королевские патрули, не светилась в людных местах и пряталась, едва завидев активистов из Лиги солидарности драконам.

Также я ежедневно заглядывала на улицу Менестреля, но близко к коттеджу профессора Марбис не подходила. Ни к чему мозолить глаза соседям. Убедившись, что записка висит на прежнем месте, а хрусталютики не выбрались за отведенную им территорию, я уходила.

Её письма я тоже разобрала: подавляющее большинство конвертов были надписаны старомодными женскими почерками, которые, кажется, соревновались друг с дружкой в количестве завитушек и росчерков. Почти все они оказались от подруг. Ещё попалась парочка от бывших учеников, но никаких засушенных розочек и запоздалых признаний не прилагалось. Тетушки, сестры и вообще родственники среди адресантов не отметились. Важных сведений я тоже не обнаружила, разве что узнала имя профессора – Мелюзина. В основном, это были мелочи из каждодневной жизни (описания здоровья кошечек и рецепты печений я сразу пропускала – думаю, профессор поступила бы так же) и перечисления поэтических достижений (от бывших студентов, конечно).

Когда я уже собиралась сложить все послания в ящик, чтобы вернуть их при первой возможности, взгляд упал на затесавшееся в самый низ и потому оставшееся незамеченным письмо: совершенно чистый конверт, без обратного адреса. Внутри лежал листок с одной-единственной фразой, написанной скупым на украшения мужским почерком.

Ещё жива, старая карга?

Твой Х.

Моё сердце возликовало! Я аж подскочила. Ужель эта строка вместила всю гамму чувств и бездну страсти некогда отвергнутого возлюбленного, тем не менее пекущегося о здравии профессора?

Воображение сразу нарисовало господина – в летах, но невообразимо благородного и пронесшего свою любовь через года.

Я тотчас побежала на почту Потерии, чтобы выяснить, кто отправитель. Там мне сказали, что, в отличие от остальных посланий, которые должны потеряться, чтобы попасть сюда, эти каждый месяц приносит почтовая летучая мышь. И она же забирает на следующий день ответ. Я вернулась домой и после долгих размышлений написала:

Была не права. Жду.

Твоя М.

Я посчитала, что любой, кто хоть немного знает профессора, всерьез обеспокоится, прочитав такое признание, и тотчас примчится в Потерию, чтобы выяснить, что стряслось. По крайней мере, я очень на это рассчитывала. Письмо я отправила на следующий день, указав на конверте адрес цветочной лавки. Теперь оставалось только ждать ответа.